Отважный хорезмийский шах-полководец, не склонивший головы перед великим завоевателем Чингисханом

Портрет Джелал-ад-Дина на узбекской монете

Принято считать, что полчища Чингисхана, могучей волной прокатившись по среднеазиатской земле, без особых для себя бед «растоптали» копытами своих коней цветущий Хорезм. Военная сила этой огромной по территории державы оказалась сломленной всего за два походных года монголов. Но среди хорезмийцев нашелся воитель, который бросил вызов великому «потрясателю Вселенной». Имя этого бесстрашного и отважного героя с прозвищем «Неукротимый» – Джелал-ад-Дин. Он был сыном-наследником хорезмшаха Мухаммеда.

Чингисхан попробовал на крепость границы Хорезма в 1219 году, послав в набег примерно 100-тысячное конное войско. Его возглавили опытный полководец Субедэй и старший сын хана Джучи. Шах Мухаммед оказался не готовым отразить такого врага, придя в совершенное смятение: он решил укрыться за крепостными стенами, отдав страну на разграбление степнякам. Но его сын-наследник настоял на сражении в поле, поскольку армия хорезмшаха была многочисленна и сильна.

Первая битва хорезмийцев с монголами состоялась в степи на реке Иргизе. Противники бились два дня, попеременно ходя в атаки друг на друга. К исходу второго дня Джалал-ад-Дину удалось сбить монголов с позиции и заставить их отступить к солончаковому болоту. Там многие из них утонули, другие были изрублены саблями и избиты стрелами. Этот эпизод не стал решающим в сражении: Субэдэй и Джучи увели домой с берегов Иргиза свои основные силы целыми и в должном воинском порядке.

В начале 1220 года огромное чингисхановское войско вторглось в «сердце» Хорезма: в междуречье Амударьи и Сырдарьи. Шах Мухаммед на этот раз не поддался на убеждения сына и «рассыпал» свою многочисленную армию по крепостям. У него не нашлось решительных и мужественных военачальников, за исключением сына-наследника и отважного Тимур-Мелика, который возглавил защиту важного города Ходжента.

Монголов не испугали крепостные стены: в их обозе везлись в разобранном виде самые разнообразные осадные орудия, трофеи из Китая. Их обслуживали лучшие китайские мастера ведения осадной войны. Поэтому войско Чингисхана с удивительной легкостью брало один за другим города Хорезма. Причем крупнейшие из них – Бухара, Хорезм и Самарканд – сдались завоевателям почти без боя в надежде на милость победителей. Но те не щадили никого, превращая цветущие долины в пепелища и пустоши.

Только город Ходжент держался долго и стойко благодаря храбрости и непреклонности Тимур-Мелика. Столь же упорно держался и город Ургенч, обороной которого руководил лично Джелал-ад-Дин.

Хорезм не оказал серьезного сопротивления монголам. Многие феодалы и высшее духовенство изменили шаху Мухаммеду. Он оказался не в состоянии держать в руках нити управления своими немалыми военными силами. И в итоге ему пришлось спасать свою жизнь бегством на один из островов Каспия. Там обитали изгнанники-прокаженные, и хорезмшах нашел среди них бесславную смерть.

Ургенч держался семь месяцев. Джелал-ад-Дин, оказавшись за его стенами, решил снять с города блокадное кольцо главных сил Чингисхана. Собрав небольшой отряд, он прошел пески Каракумов и внезапно напал на крепость Несу у подножия гор Капетдага, которая была во вражеских руках. Хорезмийцам удалось уничтожить ее монгольский гарнизон. Победа получилась громкой и покрыла сына хорезмшаха славой.

После этого успеха Джелал-ад-Дин всего с тремя сотнями воинов, пройдя горы иранского Хорасана, оказался на земле современного Афганистана, где сумел собрать большое войско. Оно состояло из туркмен, узбеков, афганцев, таджиков, ополчений местных кочевых и полукочевых племен. Однако прийти на помощь осажденному Ургенчу Джелал-ад-Дин, принявший после смерти отца титул хорезмшаха, не успел.

Город, стены которого стойко защищали воины шаха и горожане, монголы взяли с большим трудом. Разъяренный стойкостью Ургенча, Чингисхан приказал разрушить на реке дамбу и затопить столицу Хорезма. Так город оказался полностью разрушенным. Из его населения мало кто уцелел. Теперь монголы, торжествуя, могли считать, что огромное Хорезмийское государство пало перед ними.

В эти дни «потрясатель Вселенной» неожиданно для себя получил с гонцом от шаха Джелал-ад-Дина вызов: «Укажи место, где мы встретимся для битвы. Там я буду тебя ждать». Чингисхан личного вызова не принял, отправив против последнего хорезмшаха конное 40-тысячное войско, доверив его опытному нойону (князю) Шики-Хутуху, который был его сводным братом. Монголы стремительно ворвались на афганские земли.

Там их уже поджидал с 60-тысячным войском Джелал-ад-Дин. Неподалеку от города Первана в 1221 году произошла большая битва, известная в истории еще и как битва при «семи ущельях». Сражение отличалось упорством и кровопролитностью: противники бились два дня.

Первый день не дал результата ни той ни другой стороне. На второй день хорезмшах, перегруппировав свои силы, под грохот барабанов лично возглавил атаку крупного конного отряда и сумел прорвать центр вражеского войска. Расколотые сильным ударом на две части, монголы обратились в бегство. Их долго и упорно преследовали: потери степных завоевателей оказались огромны.

Перванская победа окрылила Джелал-ад-Дина и его воинов: непобедимым до сего монголам было нанесено серьезное поражение. Но действительно большой войны не случилось, поскольку в войске хорезмшаха начались внутренние раздоры, пресечь которые он не сумел. Его ханы и эмиры, вожди племен перессорились друг с другом, и многие со своими воинскими отрядами покинули повелителя Хорезма, и его армия сильно ослабла. Теперь о походе из Афганистана в Хорезм не могло быть и речи.

Лишившись большинства своих надежных союзников, хорезмшах с остатками своей армии отступил к берегам реки Инд (на территорию современного Пакистана). Войско Чингисхана упорно преследовало его, стремясь взять в кольцо. Монголам такая операция удалась, и они сумели прижать неприятеля к реке. Они имели строжайший приказ взять последнего хорезшаха в плен, не стреляя в него из луков.

Начавшееся сражение стало для монголов тяжелым. Джелал-ад-Дин во главе отряда в 700 всадников в отчаянной атауке попытался прорваться к холму, на котором стоял шатер Чингисхана. Его личная охрана была опрокинута, и великому завоевателю пришлось сесть на коня и ускакать, чтобы не попасть под сабли хорезмийцев.

Но такой шаг оказался хитроумной ловушкой, устроенный Чингисханом для своего врага. Как только конный отряд хорезмшаха оказался на вершине холма, на него из засады неожиданно обрушился тумен «бессмертных» – 10 тысяч отборных монгольских воинов, составлявших ханскую гвардию. Нападавшие на чингисхановскую ставку были отброшены к речному берегу.

К тому времени монголы смогли сокрушить правое и левое крылья войска Джелал-ад-Дина и прижать его к глубокому в месте битвы Инду. Отчаянное сопротивление воинов хорезмшаха не смогло спасти их от полного истребления, настолько многочисленными оказались их враги.

Джелал-ад-Дин, поняв, что сражение им проиграно окончательно, развернул коня и вместе с ним прыгнул в речные воды с высокого скалистого берега. Его примеру последовали еще оставшиеся в живых воины, но справиться с речными водами и добраться до противоположного берега удалось лишь немногим. Для большинства из них воды Инда оказались братской могилой.

По приказу своего повелителя телохранители Джелал-ад-Дина закололи его мать и жену, чтобы они не стали почетной добычей монголов. Те сумели захватить только 7-летнего сына хорезмшаха. Чингисхан приказал вырвать у мальчика сердце: он не оставлял в живых своих врагов, их семьи и родственников.

Монголы преследовали «неукротимого» правителя Хорезма на индийской земле, подвергнув страшному разорению области Мультан, Лахор и Пешевар (север современного Пакистана и штаты Индии Джамму и Кашмир). Однако схватить опасного беглеца им не удалось.

Беглый хорезмшах провел изгнанником в Индии три долгих для него года. За это время отважный полководец женился на дочери властителя Делийского султаната и сумел собрать небольшое войско из четырех тысяч воинов. Во главе их он неожиданно для монголов объявился в Персии, где «возмутил» против завоевателей всю страну. Но к тому времени самого Чингисхана уже не было в живых: иранские земли входили в состав улуса сына покойного Джагатая.

Имя Джелал-ад-Дина было хорошо известно местному населению благодаря легендам, ходившим здесь о нем. Персы увидели в пришельце своего нового героя Рустама, и тюркская военная знать со своими отрядами воинов стала стекаться под знамена хорезмшаха. Вскоре его воинские силы оказались достаточно большими, чтобы начать войну с монголами, с Джагатайским улусом.

Война длилась целых шесть лет. Но победить армию хорошо организованных и дисциплинированных монгольских конников восставшие против хана Джагатая не смогли. После ряда поражений последний хорезмшах вновь оказался на положении преследуемого врагом беглеца.

Теперь он попытался сплотить вокруг себя феодалов различных восточных земель, в том числе и Кавказа. Но те, враждовавшие между собой, не желали объединяться в единое войско для борьбы с монголами. На Кавказе небольшой отряд Джалал-ад-Дина не раз подвергался нападениям со стороны местных народов.

Свою последнюю битву с монголами он провел в степной Мугани (на территории современного Азербайджана). Случилось это в 1230 году. Джелал-ад-Дину удалось спастись только с несколькими воинами и укрыться от преследователей в горах Курдистана.

Беглецы остановились на ночлег в одном из маленьких горных селений. Там последний хорезмшах был во сне зарезан убийцей-курдом, надеявшимся получить за голову личного врага правителя Джагатайского улуса большие деньги.

Кто такой султан Джелал ад-Дин? Это старший сын хорезмшаха Мухаммеда II, правителя Хорезма. Прославил он своё имя тем, что оказал достойное сопротивление Чингисхану . Сам великий монгольский завоеватель с огромным уважением относился к Джелал ад-Дину и ставил его в пример своим сыновьям. Монголы больше всего ценили отвагу и мужество, а сын Мухаммеда в полной мере обладал этими качествами. Именно своим бесстрашием он и покорил такого опытного воина как Чингисхан. Но прежде чем говорить о подвигах храброго султана, давайте ознакомимся с общей политической ситуацией, предшествовавшей его деятельности.

К концу XII века одним из самых могучих государств в Центральной Азии считался Хорезм. Его владения простирались с севера на юг от Аральского моря до Персидского залива, а с запада на восток от Иранского нагорья до Памира. Правил этой страной хорезмшах Текеш, а столицей считался город Гургандж. Текеш умер в 1200 году, а его преемником стал Мухаммед II (1169-1221). Он ещё больше раздвинул границы огромной державы, и казалось, что нет силы, способной сокрушить хорезмийцев.

Но восточная мудрость гласит: «Не говори, что ты самый сильный, всегда найдётся человек сильнее тебя; не говори, что ты самый умный, всегда найдётся человек умнее тебя; не говори, что ты самый красивый, всегда найдётся человек красивее тебя». Увы, купаясь в лучах славы, могущества и богатства, Мухаммед II не внял этой простой истине, когда на восточных границах его необъятных земель появилось войско Чингисхана.

Этот выдающийся исторический деятель объединил под своей властью кочевые племена к северу от Китая и начал проводить крупномасштабную завоевательную политику. В 1216 году передовые отряды монголов появились на границе с Хорезмом. Начались мелкие стычки, в которых монголы проверяли стойкость и боевое мастерство хорезмийцев.

Но до крупного военного противостояния не дошло. Сохранился хрупкий мир, и Чингисхан послал несколько богатых торговых караванов в земли Хорезма. Один из них был разграблен, а купцы убиты.

После этого инцидента монголы направили большое посольство с щедрыми дарами к Мухаммеду II. Вождь кочевников предлагал заключить взаимовыгодный торговый союз. Всё это было изложено в послании, а в его конце Чингисхан назвал Мухаммеда сыном. Именно такое обращение и вывело хорезмшаха из себя. Он посчитал его оскорбительным, а гнев обрушил на послов. Их почти всех зарезали, а оставшихся отправили обратно, чтобы они рассказали о гневе могущественного правителя.

Однако Чингисхан отправил второе посольство, пытаясь загладить конфликт. Но его ждала та же участь. Лишь после этого вождь кочевников решил начать войну против Хорезма. Она была невыгодна Чингисхану в данный период времени, так как основные силы находились в Китае, но наглость хорезмийцев, которые откровенно лезли на рожон, изменила планы великого завоевателя. Он вывел из Китая армию в 120 тыс. воинов и двинул её на Хорезм.

В Хорезме до нашествия монголов жило много образованных людей

Военные действия начались в 1219 году. При этом Хорезм имел армию почти в 400 тыс. воинов. В одном Самарканде стоял гарнизон в 120 тыс. воинов, усиленный боевыми слонами. По сути, вся эта мощь должна была легко уничтожить тумены Чингисхана. Но главной стратегической ошибкой хорезмшаха стало то, что он рассосредоточил все свои несметные войска по городам и крепостям.

Раздробленная армия не смогла оказать достойного сопротивления единой монгольской силе. Уже в 1220 году хорезмийская военная мощь прекратила своё существование. Сам Мухаммед с небольших отрядом бежал в сторону Каспийского моря. Там его высадили на одном из островов, где бывший великий правитель и умер в январе 1221 года.

Борьба Джелал ад-Дина за восстановление Хорезма

В это печальное для страны время на политическую арену вышел султан Джелал ад-Дин (1199-1231). Считается, что умирая, Мухаммед завещал ему трон, то есть сделал хорезмшахом. Но великий правитель почил в нищете на маленьком острове, не имея никакой власти, а поэтому его последнюю волю вряд ли можно рассматривать как правомерную. В то же время многие историки называют Джелал ад-Дина именно хорезмшахом с 1220 года. Сути это не меняет, так как у этого человека не было в подчинении великой страны. Он являлся лишь знаменем, символом, вокруг которого объединились враги монголов.

Впервые он заявил о себе на территории Ирана, где с небольшим отрядом разбил тысячное монгольское подразделение. После этого к нему стали присоединяться отряды воинов, и вскоре армия султана достигла 10 тыс. человек. С этим войском он подошёл к Кандагару, который осаждали монголы. Захватчики были наголову разбиты, а репутация султана Джелал ад-Дина стремительно выросла. Его все начали считать настоящим хорезмшахом и освободителем Центральной Азии от монголов.

Войско Джелал ад-Дина

В 1221 году состоялась историческая битва при Парване (территория современного Афганистана). Хорезмийцы имели 70-тысячную армию, а монгольское войско состояло из 30 тыс. воинов. Командовал ими Шиги-Хутуху, сводный брат Чингисхана. В этом сражении монголов разбили наголову. Победа послужила поводом для восстания во многих захваченных монголами районах.

Понимая, чем грозит это поражение, Чингисхан сам во главе сильного войска двинулся навстречу султану Джелал ад-Дину. Решающее сражение состоялось на берегу реки Инд в декабре 1221 года. В нём победу одержали монголы. Сам султан, чтобы не попасть в плен, бросился, сидя на коне, в реку с высокого утёса. Он благополучно переплыл широкие воды, выбрался на берег и погрозил мечом монголам, наблюдающим за ним с противоположной стороны Инда. Эта сцена восхитила Чингисхана. Он повернулся к сыновьям и сказал: «Вот такой у меня должен быть сын!»

С 4-мя тысячами воинов султан Джелал ад-Дин ушёл в Индию. Там он столкнулся с местными правителями, которые оказали пришлому хорезмийцу сопротивление. В этих сражениях индусы показали себя слабыми воинами. Надо сказать, что затем и на землях Ирана у султана не было достойных противников. Только монголы могли одолеть этого бесстрашного наследника Мухаммеда II.

Целых 3 года Джелал ад-Дин провёл в Индии. Он попробовал заключить союз против монголов с Мамлюкской династией, правившей в Делийском султанате, но ему отказали, не желая вступать в конфликт с Чингисханом. В конце 1224 года султан покинул жаркие земли и устремился на запад. Его целью было изгнать монголов и восстановить Хорезм в прежних границах. Он вторгся в Северный Иран, захватил ряд городов, свергнул правителя государства Ильдегизидов Узбека и взял штурмом город Тебриз.

В 1225 году султан организовал поход на Грузию. В августе состоялась битва при Гарни, в которой грузинское войско было разгромлено. В 1226 году хорезмийцы захватили Тбилиси, разграбили и сожгли его. Царица Русудан укрылась в Кутаиси со своим двором и не смогла оказать захватчикам достойного сопротивления. Но Джелал ад-Дин не собирался оставаться в Грузии. Он увёл отягощённое добычей войско, а ослабленная страна в 1236 году была завоёвана монголами.

Войско монголов

Следует сказать, что у султана не было чёткого плана по борьбе с Чингисханом. Он захватывал земли местных правителей, которые уже приспособились к власти монголов, сажал там своих наместников, а тех очень быстро свергали. Получалось, что новоиспечённый хорезмшах вёл войну со своими же мусульманами, а служили ему только те, кто мечтал о лёгкой добыче.

В 1228 году против Джелал ад-Дина ополчились Конийский султанат, египетская династия Айюбидов и Киликийское армянское государство. Они выступили против султана единой армией и разбили его войско. А в 1230 году мятежный султан потерпел второе поражение от союзного войска в битве при Яссеммене.

После этого силы хорезмийцев заметно ослабли. Против них в 1231 году выступило 30-тысячное монгольское войско под командованием Чормагана. Оно без труда очистило северные районы Ирана от отрядов султана и его сторонников. Джелал ад-Дин попытался собрать новое войско, чтобы противостоять монголам, но те очень быстро наступали, и султану ничего не оставалось, как убегать от преследователей.

Отряд несостоявшегося хорезмшаха уходил в горы Восточного Закавказья и редел с каждым гнём. А монголы не отставали и с поразительным упорством преследовали беглецов. В конце концов султан Джелал ад-Дин остался один и укрылся в курдской деревне. Здесь один из курдов увидел на нём богатый пояс, усыпанный алмазами. После этого судьба наследника Мухаммеда II была решена. Его убили, чтобы завладеть поясом. По данным историков случилось это 15 августа 1231 года.

Памятник Джелал ад-Дину

Память об этом человеке пережила века. В Узбекистане его почитают как национального героя. Советский писатель Василий Григорьевич Ян изобразил образ этой незаурядной личности в своём произведении «Чингисхан», написанном в 1939 году. Это сделал и Григол Абашидзе (грузинский писатель советского времени) в своём романе «Долгая ночь», написанном в 1957 году.

Без границы пустыня песчаная,
Без конца - сердца новость избранная.
Ищет образов мир, чтобы форму принять,-
Как узнаю в них свой без обмана я?
Если срубленной встретишься ты голове,
Что катится в полях, неустанная,
Ты спроси, ты спроси тайны сердца у ней -
Так откроется тайна желанная.
Что бы было, когда уху стал бы сродни
Говор птицы - их песня слиянная?
Что бы было, когда бы от птицы узнал
Драгоценности тайн Сулеймана я?
Что сказать мне? Что мыслить? В плену бытия
Весть понятна ли, свыше нам данная?
Как молчать, когда с каждым мгновеньем растет
В нас тревога неслыханно странная?
Куропатка и сокол летят в ту же высь,
Где гнездо их - вершина туманная,
В эту высь, где Сатурна на сфере седьмой
Звезда миру сияет багряная.
Но не выше ль семи тех небес - Эмпирей?
И над ним знаю вышние страны я!
Но зачем эмпирей нам? Цель наша - Земля
Единения благоуханная.
Эту сказку оставь. И не спрашивай нас:
Наша сказка лежит бездыханная.
Пусть лишь Салах-эд-Дином воспета краса
Царя всех Царей первозданная.

Бываю правдивым, бываю лжецом-все равны…

Бываю правдивым, бываю лжецом-все равны,
То светлый араб я, то черен лицом-все равны.

Я солнцем бываю, крылатым Симургом души,
Царя Сулеймана волшебным кольцом-все равны.

Я - буря и прах, я - вода и огонь, я слыву
Порой благородным, порой подлецом - все равны.

Таджиком ли, тюрком ли - быть я умею любым,
Порой прозорливым, порою слепцом - все равны.

Я - день, я - неделя, я - год, Рамазан и Байрам,
Светильник, зажженный Всевышним Отцом,- все равны.

Я цвет изменяю, я сменой желаний пленен,
Лишь миг и за новым иду бубенцом - все равны.

Мой месяц - над небом, при мне барабаны и стяг,
Шатер мой сравнятся с небесным дворцом - все равны.

Я - выше людей. Див и Ангел - родня мне. Они
Одним осиянны нездешним венцом - все равны.

У ног моих - пери, и знатные родом - в пыли,
Они предо много, певцом и жрецом, все равны.

Я Бога взыскую; мне ведома сущность вещей:
Все ночи и дни, что даны нам творцом,- все равны.

Так сказано мною. Таков и сияющий Шамс:
То тучами скрыт, то горит багрецом - все равны.

Всему, что зрим, прообраз есть, основа есть вне нас…

Всему, что зрим, прообраз есть, основа есть вне нас,
Она бсссмертна - а умрет лишь то, что видит глаз.

Не жалуйся, что свет погас, не плачь, что звук затих:
Исчезли вовсе не они, а отраженье их.

А как же мы и наша суть? Едва лишь в мир придем,
По лестнице метаморфоз свершаем наш подъем.

Ты из эфира камнем стал, ты стал травой потом,
Потом животным - тайна тайн в чередованье том!

И вот теперь ты человек, ты знаньем наделен,
Твой облик глина приняла,- о, как непрочен он!

Ты станешь ангелом, пройдя недолгий путь земной,
И ты сроднишься не с землей, а с горней вышиной.

О Шамс, в пучину погрузись, от высей откажись -
И в малой капле повтори морей бескрайних жизнь.

Вы, взыскующие Бога средь небесной синевы…

Вы, взыскующие Бога средь небесной синевы,
Поиски оставьте эти, вы - есть Он, а Он - есть вы.

Вы - посланники Господни, вы Пророка вознесли,
Вы-закона дух и буква, веры твердь, Ислама львы,

Знаки Бога, по которым вышивает вкривь и вкось
Богослов, не понимая суть Божественной канвы.

Вы в Источнике Бессмертья, тленье не коснется вас
Вы - циновка Всеблагого, трон Аллаха средь травы.

Для чего искать вам то, что не терялось никогда?
На себя взгляните - вот вы, от подошв до головы.

Если вы хотите Бога увидать глаза в глаза -
С зеркала души смахните муть смиренья, пыль молвы.

И тогда, Руми подобно, истиною озарясь,
В зеркале себя узрите, ведь Всевышний - это вы.

ДЖУХА И МАЛЬЧИК

Отца какой-то мальчик провожал
На кладбище и горько причитал:

«Куда тебя несут, о мой родной,
Ты скроешься навеки под землей!

Там никогда не светит белый свет,
Там нет ковра да и подстилки нет!

Там не кипит похлебка над огнем,
Ни лампы ночью там, ни хлеба днем!

Там ни двора, ни кровли, ни дверей,
Там ни соседей добрых, ни друзей!

О как же ты несчастен будешь в том
Жилье угрюмом, мрачном и слепом!

Родной! От тесноты и темноты
Там побледнеешь и увянешь ты!»

Так в новое жилье он провожал
Отца и кровь - не слезы - проливал.

«О батюшка! - Джуха промолвил тут.-
Покойника, ей-богу, к нам несут!»

«Дурак!» - сказал отец. Джуха в ответ:
«Приметы наши все, сомненья нет,

Все как у нас: ни кровли, ни двора,
ни, хлеба, ни подстилки, ни ковра!».

ЗОЛОТЫХ ДЕЛ МАСТЕР И ЕГО ВЕСЫ

Раз, к золотому мастеру пришед,
Сказал старик: «Весы мне дай, сосед».

Ответил мастер: «Сита нет у нас».
А тот: «Не сито! Дай весы на час».

А мастер: «Нет метелки, дорогой».
Старик: «Ты что? Смеешься надо мной?

Прошу я: «Дай весы!»-а ты в ответ-
То сита нет, а то метелки нет».

А мастер: «Я не глух. Оставь свой крик!
Я слышал все, но дряхлый ты старик.

И знаю я, трясущейся рукой
Рассыплешь ты песок свой золотой,

И за метелкою ко мне придешь,
И золото с землею подметешь,

Придешь опять и скажешь: «Удружи
И ситечко на час мне одолжи».

Начало зная, вижу я конец.
Иди к соседям с просьбою, отец!

Богатые соседи ссудят вам
Весы, метелку, сито… Вассалам!»

Избив суфия, добрый садовод

Избив суфия, добрый садовод
Такой с гостями разговор ведет:

«О дорогой сеид, сходи ко мне
В сторожку и скажи моей жене,

Чтобы лепешек белых испекла
И жареного гуся принесла!»

Внук Божьего избранника ушел.
Хозяин же такую речь завел:

«Вот ты - законовед и веры друг,
Твердыня правды, мудрый муж наук!

Бесспорно это. Но обманщик тот,
Себя он за сеида выдает!

А что его почтеннейшая мать
Проделывала-нам откуда знать?

Любой ублюдок в даши дни свой род
От корня Мухаммадова ведет»

Все, что ни лгал он злобным языком,
То было правдою о нем самом.

Но так садовник льстиво говорил,
Что вовсе гостя он обворожил.

И многомудрый муж, законовед,
«Ты прав!»-сказал хозяину в ответ.

Тогда к сеиду садовод пошел
С дубиною, промолвив: «Эй, осел!

Вот! Иль оставил сам святой пророк
Тебе в наследство гнусный твой порок?

На льва детеныш львиный всем похож!
А ты-то на пророка чем похож?»

И тут дубиною отделал он
Сеида бедного со всех сторон.

Казнил его, как лютый хариджит,
Сразил его, как Шимр и как Езид.

Весь обливаясь кровью, тот лежал
И так в слезах законнику сказал:

«Вот ты один остался, предал нас,
Сам барабаном станешь ты сейчас?

Я в мире не из лучших был людей,
Но лучше все ж, чем этот лиходей!

Себя ты погубил, меня губя,
Плохая вышла мена у тебя!»

Тогда, к последнему из трех пришед,
Сказал садовник: «Эй, законовед! .

Так ты законовед? Да нет, ты вор!
Ты - поношенье мира и позор.

Или разрешено твоей фатвой
Влезать без позволенья в сад чужой?

Где, у каких пророков, негодяй,
Нашел ты это право? Отвечай!

В «Посреднике» иль в книге «Океан»
Ты это вычитал? Скажи, болван!»

И, давши волю гневу своему,
Садовник обломал бока ему.

Мучителю сказал несчастный: «Бей!
Ты прав в законной ярости твоей:

Я кару горше заслужил в сто раз,
Как всякий, кто друзей своих предаст!

Да поразит возмездие бедой
Тех, кто за дружбу заплатил враждой».

Когда бы дан деревьям был шаг или полет…

Когда бы дан деревьям был шаг или полет -
Не знать ни топора им, ни злой пилы невзгод.
А солнце если б ночью не шло и не летело -
Не знал бы мир рассвета и дней не знал бы счет.
Когда бы влага моря не поднялась до неба -
Ручья бы сад не видел, росы не знал бы плод,
Уйдя и вновь вернувшись, меж створок перламутра-
как станет капля перлом в родимом лоне вод.
Не плакал ли Иосиф, из дома похищаем,
И не достиг ли царства и счастья он высот?
И Мухаммад, из Мекки уехавший в Медину,-
Не основал ли в славе великой власти род?
Когда путей нет внешних - в себе самом ты странствуй.
Как лалу - блеск пусть дарит тебе лучистый свод
Ты в существе, о мастер, своем открой дорогу-
Так к россыпям бесценным в земле открылся ход.
Из горечи суровой ты к сладости проникни-
Как на соленой почве плодов душистый мед.
Чудес таких от Шамса - Тебриза славы - ждите,
Как дерево - от солнца дары своих красот.

Когда мой труп перед тобой, что в гробе тленом станет…

Когда мой труп перед тобой, что в гробе тленом станет,-
Не думай, что моя душа жить в мире бренном станет,
Не плачь над мертвым надо мной и не кричи «увы «.
Увы - когда кто жертвой тьмы во сне забвением станет.
Когда увидишь ты мой гроб, не восклицай «ушел!».
Ведь в единении душа жить несравненном станет.
Меня в могилу проводив, ты не напутствуй вдаль:
Могила - скиния, где рай в дне неизменном станет.
Кончину видел ты, теперь ты воскресенье зри;
Закат ли Солнцу и Луне позорным пленом станет?
В чем нисхожденье видишь ты, в том истинный восход:
Могилы плен - исход души в краю блаженном станет.
Зерно, зарытое в земле, дает живой росток;
Верь, вечно жить и человек в зерне нетленном станет.
Ведро, что в воду погрузишь,- не полно ль до краев?
В колодце ль слезы Иосиф-дух лить, сокровенном,
станет?
Ты здесь замкни уста, чтоб там открыть - на высоте,
И вопль твой - гимном торжества в непротяженном
станет.

КРИКИ СТОРОЖА

При караване караульщик был,
Товар людей торговых сторожил.

Вот он уснул. Разбойники пришли,
Все вняли и верблюдов увели.

Проснулись люди: смотрят - где добро:
Верблюды, лошади и серебро?

И прибежали к сторожу, крича,
И бить взялись беднягу сгоряча.

И молвили потом: «Ответ нам дай:
Где наше достоянье, негодяй?»

Сказал: «Явилось множество воров.
Забрали сразу все, не тратя слов…»

«Да ты где был, никчемный человек?
Ты почему злодейство не пресек?»

Сказал: «Их было много, я один…
Любой из них был грозный исполин!»

А те ему: «Так что ты не кричал:
«Вставайте! Грабят!» Почему молчал?»

«Хотел кричать, а воры мне: молчи!
Ножи мне показали и мечи.

Я смолк от страха. Но сейчас опять
Способен я стонать, вопить, кричать.

Я онемел в ту пору, а сейчас
Я целый день могу кричать для вас».

Любовь -это к небу стремящийся ток…

Любовь -это к небу стремящийся ток,
Что сотни покровов прорвал и совлек.
В начале дороги - от жизни уход,
В конце - шаг, не знавший, где след его лег.
Не видя, приемлет любовь этот мир,
И взор ее - самому тленью далек.
«О сердце,- вскричал я,- блаженно пребудь,
Что в любящих ты проникаешь чертог,
Что смотришь сверх грани, доступной для глаз,
В извилинах скрытый находишь поток.
Душа, кто вдохнул в тебя этот порыв?
Кто в сердце родил трепетанье тревог?
О птица! Своим языком говори -
Понятен мне тайн сокровенный намек».
Душа отвечала: «Я в горне была,
Чтоб дом мой из глины Создатель испек;
Летала вдали от строенья работ -
Чтоб так построенья исполнился срок;
Когда же противиться не было сил -
В ту круглую форму вместил меня рок».

НАПУГАННЫЙ ГОРОЖАНИН

Однажды некто в дом чужой вбежал;
От перепугу бледный, он дрожал.

Спросил хозяин: «Кто ты? Что с тобой?
Ты отчего трясешься, как больной?»

А тот хозяину: «Наш грозный шах
Испытывает надобность в ослах.

Сейчас, во исполиенье шахских слов,
На улицах хватают всех ослов».

«Хватают ведь ослов, а не людей!
Что за печаль тебе от их затей?

Ты не осел благодаря судьбе;
Так успокойся и ступай себе».

А тот: «Так горячо пошли хватать!
Что и меня, пожалуй, могут взять.

А как возьмут, не разберут спроста -
С хвостом ты ходишь или без хвоста.

Готов тиран безумный, полный зла,
И человека взять взамен осла».

О НАБОЖНОМ ВОРЕ И САДОВНИКЕ

Бродяга некий, забредя в сады,
На дерево залез и рвал плоды.

Тут садовод с дубинкой прибежал,
Крича: «Слезай! Ты как сюда попал?

Ты кто?» А вор: «Я-раб творца миров-
Пришел вкусить плоды его даров.

Ты не меня, ты Бога своего
Бранишь за щедрой скатертью его».

Садовник, живо кликнув батраков,
Сказал: «Видали Божьих мы рабов!»

Веревкой вора он велел скрутить
Да как взялся его дубинкой бить,

А вор: «Побойся Бога, наконец!
Ведь ты убьешь невинного, подлец!»

А садовод несчастного лупил
И так при этом вору говорил:

«Дубинкой божьей божьего раба
Бьет божий раб? Такая нам судьба.

Ты-Божий, Божья у тебя спина,
Дубинка тоже Божья мне дана!»

О ТОМ, КАК ВОР У КРАЛ ЗМЕЮ У ЗАКЛИНАТЕЛЯ

У заклинателя индийских змей
Базарный вор, по глупости своей,

Однажды кобру сонную стащил -
И сам убит своей добычей был.

Беднягу заклинатель распознал,
Вздохнул: «Он сам не знал, что воровал

С молитвой к небу обратился я,
чтобы нашлась пропавшая змея.

А ей от яда было тяжело,
Ей, видно, жалить время подошло.

Отвергнута была моя мольба,
От гибели спасла меня судьба».

Так неразумный молится порой
О пользе, что грозит ему бедой.

И сколько в мире гонится людей
За прибылью, что всех потерь лютей!

О ТОМ, КАК СТАРИК ЖАЛОВАЛСЯ ВРАЧУ НА СВОИ БОЛЕЗНИ

Старик сказал врачу: «Я заболел!
Слезотеченье… Насморк одолел».

«От старости твой насморк»,-врач сказал.
Старик ему:»Я плохо видеть стал».

«От старости, почтенный человек,
И слабость глаз, и покраснение век».

Старик: «Болит и ноет вся спина!»
А врач: «И в этом старости вина».

Старик: «Мне в пользу не идет еда».
А врач: «От старости твоя беда».

Старик: «Я кашляю, дышу с трудом».
А врач: «Повинна старость в том и в том.

Ведь если старость в гости к нам придет,
В подарок сто болезней принесет».

«Ах ты, дурак! - сказал старик врачу.-
Я у тебя лечиться не хочу!

Чему тебя учили, о глупец?
Лекарствами сумел бы врач-мудрец

Помочь в недомогании любом,
А ты-осел, оставшийся ослом!..»

А врач: «И раздражительность твоя -
От старости, тебе ручаюсь я!»

О ТОМ, КАК СТРАЖНИК ТАЩИЛ Б ТЮРЬМУ ПЬЯНОГО

Однажды в полночь страж дозором шел
И под забором пьяного нашел.

Сказал: «Вставай, ты пьян». А тот ему:
«Я сплю и не мешаю никому».

«Что пил ты?»-стражник пьяного спросил.
«Я? Что в кувшине было, то и пил».

«А что там было? Отвечай, свинья».
«Что было? Было то, что выпил я!»

«Так что ты выпил? Толком говори».
«Я? То, что было налито внутри».

Так стражник с пьяным спорил битый час
И в споре, как осел в грязи, увяз.

Велел он пьяному: «Скажи-ка: ох».
А пьяный отвечал ему: «Хо! Хох!

От горя люди охают, кряхтят,
Хо! Хох! - за чашей праздничной кричат».

Страж рассердился: «Спору нет конца.
Вставай, пойдем. Не корчи мудреца».

«Прочь убирайся!»-пьяница ему.
А страж: «Ты-пьян, и сядешь ты в тюрьму!»

А пьяный: «Ну когда же ты уйдешь?
И что с меня ты, с голого, сдерешь?

Когда б не ослабел и не упал -
Давно б я в эту пору дома спал.

Как шейх, в своей бы лавке я сидел,
Когда б своею лавкою владел!».

«Ужель из-за тебя,- халиф сказал,-
Меджнун-бедняга разум потерял?

Чем лучше ты других? Смугла, черна…
Таких, как ты, страна у нас полна».

Лейли в ответ: «Ты не Меджнун! Молчи!»
Познанья свет не всем блеснет в ночи.

Не каждый бодрствующий сознает,
Что беспробудный сон его гнетет.

Лишь тот, как цепи, сбросит этот сон,
Кто к истине душою устремлен.

Но если смерти страх тебя томит,
А в сердце жажда прибыли горит,

То нет в душе твоей ни чистоты,
Ни пониманья вечной красоты!

Спит мертвым сном плененный суетой
И видимостью ложной и пустой.

О ТОМ, КАК ШАХ ТЕРМЕЗА ПОЛУЧИЛ «МАТ» ОТ ШУТА

Шах в шахматы с шутом своим играл,
«Мат» получил и гневом запылал.

Взяв горсть фигур, шута он по, лбу хвать.
«Вот «шах» тебе! Вот-«мат»! Учись играть!

Ферзем куда не надо - не ходи».
А шут: «Сдаюсь, владыка, пощади!»

Шах молвил: «Снова партию начнем».
А шут дрожал, как голый под дождем.

Сыграли быстро. Шаху снова «мат».
Шут подхватил заплатанный халат,

Под шесть тяжелых, толстых одеял
Забился, притаился и молчал.

«Эй, где ты там?»-шах закричал в сердцах.
А шут ему: «О справедливый шах,

Чтоб перед шахом правду говорить,
Надежно надо голову прикрыть.

«Мат» получил ты от меня опять.
Теперь твой ход - и мне несдобровать».

Один из них, на возвышенье сев,
Завел печальный, сладостный напев.

Как будто кровью сердца истекал,
Он пел: «Осел пропал! Осел пропал!»

И круг суфиев в лад рукоплескал,
И хором пели все: «Осел пропал!»

И их восторг приезжим овладел.
«Осел пропал!»-всех громче он запел.

Так веселились люди до утра,
А утром разошлись, сказав: «Пора!»

Приезжий задержался, ибо он
С дороги был всех больше утомлен.

Потом собрался в путь, во двор сошел,
Но ослика в конюшне не нашел

Раскинув мыслями, решил: «Ага!
Его на водопой увел слуга».

Слуга пришел, скотину не привел.
Старик его спросил: «А где осел?»

«Как где? - слуга в ответ.- Сам знаешь где!
Не у тебя ль, почтенный, в бороде?!»

А гость ему: «Ты толком отвечай,
К пустым уверткам, друг, не прибегай!

Осла тебе я поручил? Тебе!
Верни мне то, что я вручил тебе!

Да и слова Писания гласят:
«Врученное тебе отдай назад!»

А если ты упорствуешь, так вот -
Неподалеку и судья живет!»

Слуга ему в ответ: «При чем судья?
Осла твои же продали друзья!

Что с их оравой мог поделать я?
В опасности была и жизнь моя!

Когда оставишь кошкам потроха
На сохраненье, долго ль-до греха!

Ведь ослик ваш для них, скажу я вам,
Был что котенок ста голодным псам!»

Суфий слуге: «Допустим, что осла
Насильно эта шайка увела.

Так почему же ты не прибежал
И мне о том злодействе не сказал?

Сто средств тогда бы я сумел найти,
Чтоб ослика от гибели спасти!»

Слуга ему: «Три раза прибегал,
А ты всех громче пел: «Осел пропал!»

И уходил я прочь, и думал: «Он
Об этом деле сам осведомлен

И радуется участи такой.
Ну что ж, на то ведь он аскет, святой!»

Суфий вздохнул: «Я сам себя сгубил,
Себя я подражанием убил

Тем, кто в душе убили стыд и честь,
увы, за то, чтоб выпить и поесть!»

Паломник трудный путь вершит, к Каабе устремлен…

Тут камениста и суха бесплодная земля,
Паломник трудный путь вершит, к Каабе устремлен,

Идет без устали, придет - и что же видит он?
И дом высокий из камней на ней сооружен.

Паломник шел в далекий путь, чтоб Господа узреть,
Он ищет Бога, но пред ним стоит как бы заслон.

Идет кругом, обходит дом - все попусту; но вдруг
Он слышит голос изнутри, звучащий, словно звон:

«Зачем не ищешь Бога там, где он живет всегда?
Зачем каменья свято чтишь, им отдаешь поклон?

Обитель сердца - вот где цель, вот Истины дворец,
Хвала вошедшему, где Бог один запечатлен».

Хвала не спящим, словно Шамс, в обители своей
И отвергающим, как он, паломничества сон.

ПОСЕЛЯНИН И ЛЕВ

Однажды, к пахарю забравшись в хлев,
В ночи задрал и съел корову лев

И сам в хлеву улегся отдыхать.
Покинул пахарь тот свою кровать,

Не вздув огня, он поспешил на двор -
Цела ль корова, не залез ли вор? -

И льва нащупала его рука,
Погладил льву он спину и бока.

Льву думалось: «Двуногий сей осел,
Видать, меня своей коровой счел!

Да разве б он посмел при свете дня
Рукой касаться дерзкою меня?

Пузырь бы желчный- лопнул у него
От одного лишь вида моего!»

Ты, мудрый, суть вещей сперва познай,
Обманной внешности не доверяй.

ПОСЕЩЕНИЕ ГЛУХИМ БОЛЬНОГО СОСЕДА

«Зазнался ты!-глухому говорят.-
Сосед твой болен много дней подряд!»

Глухой подумал: «Глух я! Как пойму
Болящего? Что я скажу ему?

Нет выхода… Не знаю, как и быть,
Но я его обязан навестить.

Пусть я глухой, но сведущ и неглуп;
Его пойму я по движенью губ.

«Как здравие?» - спрошу его сперва.
«Мне лучше!»-воспоследуют слова.

«И слава богу!-я скажу в ответ.-
Что ел ты?» Молвит: «Кашу иль шербет».

Скажу: «Ешь пищу эту! Польза в ней!
А кто к тебе приходит из врачей?»

Тут он врача мне имя назовет.
Скажу: «Благословляй его приход!

Как за тебя я радуюсь, мой друг!
Сей лекарь уврачует твой недуг».

Так подготовив дома разговор,
Глухой пришел к болящему во двор.

С улыбкой он шагнул к нему в жилье,
Спросил: «Ну, друг, как здравие твое?»

«Я умираю…»-простонал больной.
«И слава богу!» - отвечал глухой.

Похолодел больной от этих слов,
Сказал: «Он - худший из моих врагов!»

Глухой движенье губ его следил,
По-своему все понял и спросил:

«Что кушал ты?» Больной ответил: «Яд!»
«Полезно это! Ешь побольше, брат!

Ну, расскажи мне о твоих врачах».
«Уйди, мучитель,- Азраил в дверях!»

Глухой воскликнул: «Радуйся, мой друг!
Сей лекарь уврачует твой недуг!»

Ушел глухой и весело сказал:
«Его я добрым словом поддержал.

От умиленья плакал человек:
Он будет благодарен мне весь век».

Больной сказал: «Он мой смертельный враг,
В его душе бездонный адский мрак!»

Вот как обрел душевный мир глухой,
Уверенный, что долг исполнил свой.

Придется ль мне до той поры дожить,
Когда без притч смогу я говорить?

Сорву ль непонимания печать,
Чтоб истину открыто возглашать?

Волною моря пена рождена,
И пеной прикрывается волна.

Так истина, как моря глубина,
Под пеной притч порою не видна.

Вот вижу я, что занимает вас
Теперь одно - чем кончится рассказ,

Что вас он привлекает, как детей
Торгаш с лотком орехов и сластей.

Итак, мой друг, продолжим-и добро,
Коль отличишь от скорлупы ядро!

Вот как непонимание порой
Способно дружбу подменить враждой,

Как может злобу породить в сердцах
Одно и то ж на разных языках.

Шли вместе турок, перс, араб и грек.
И вот какой-то добрый человек

Приятелям монету подарил
И тем раздор меж ними заварил.

Вот перс тогда другим сказал: «Пойдем
На рынок и ангур приобретем!»

«Врешь, плут,- в сердцах прервал его араб,-
Я не хочу ангур!Хочу эйнаб!»

А турок перебил их: «Что за шум,
Друзья мои? Не лучше ли узюм?»

«Что вы за люди:! -грек воскликнул им.-
Стафиль давайте купим и съедим!»

И так они в решении сошлись,
Но, не поняв друг друга, подрались.

Не знали, называя виноград,
Что об одном и том же говорят.

Невежество в них злобу разожгло,
Ущерб зубам и ребрам нанесло.

О, если б стоязычный с ними был,
Он их одним бы словом помирил.

«На ваши деньги,-он сказал бы им,-
Куплю, что нужно всем вам четверым,

Монету вашу я учетверю
И снова мир меж вами водворю!

Учетверю, хоть и не разделю,
Желаемое полностью куплю!

Слова несведущих несут войну,
Мои ж - единство, мир и тишину».

РАССКАЗ О ВСАДНИКЕ И СПЯЩЕМ

Однажды всадник по степи скакал
И спящего в пустыне увидал,

К которому ползла змея, - и вот
Полезла спящему в открытый рот.

Тот всадник отогнать змею хотел,
Хоть торопился он, но не успел.

А так как был он турок с головой,
Он спящего ударил булавой,

Взялся его нещадно избивать.
Тот завопил, проснулся-и бежать,

Пока, битьем безжалостным гоним,
Он не упал под деревом одним.

Там были груды яблоков гнилых.
И всадник крикнул: «Ешь, проклятый, их,

Ешь до сыта». При этом сильно бил,
И тот червивой гнили проглотил

Такое множество, что скоро вспять
Проглоченное начал извергать.

«О повелитель! В чем вина моя? -
Кричал несчастный, плача и блюя. -

Что причинил я милости твоей?
О, пощади меня или убей!

Любой разбойник лютый никого
Не станет мучить без вины его!

Да лучше бы мне прежде умереть.
Чем страшное лицо твое узреть!

Да разрази тебя небесный гром!
Воздай злодею, Боже, поделом!»

А всадник загремел ему: «Вставай!
Беги по этой степи, негодяй!»

Страдалец под ударами бежал,
Пока лицом на камни не упал.

И пищу из себя изверг свою
И вместе с пищей - черную змею.

И ужаснулся - так была она
Толста и безобразна и гнусна.

И ниц пред избавителем упал
И со слезами так ему сказал:

«Ты вестник милосердья, Гавриил!
Ты сам Аллах, сошедший с трона сил!

Был мертв ты, но меня ты увидал
И новую мне душу даровал!

Как мать ребенка, ты меня искал!
А я, как мул, от палки убегал.

Блажен идущий бедственной тропой,
Коль по дороге встретится с тобой!»

РАССКАЗ О ДВУХ МЕШКАХ

В пыли верблюд араба-степняка
Нес на себе огромных два мешка.

Хозяин дюжий сам поверх всего
Уселся на верблюда своего.

Спросил араба некий пешеход,
Откуда он, куда и что везет.

Ответил: «У меня в мешке одном -
Пшеница и степной песок - в другом».

«Спаси Аллах, зачем тебе песок?»
«Для равновесия»,- сказал ездок.

А пешеход: «Избавься от песка
Рассыпь свою пшеницу в два мешка.

Тогда верблюду ношу облегчишь -
Ты и дорогу вдвое сократишь».

Араб сказал: «Ты-истинный мудрец,
А я-то - недогадливый глупец…

Что ж ты - умом великим одарен -
Плетешься гол, и пеш, и изнурен?

Но мой верблюд еще не стар и дюж.
Я подвезу тебя, достойный муж!

Беседой сократим мы дальний путь.
Поведай о себе мне что-нибудь.

По твоему великому уму -
Ты царь иль друг халифу самому?»

А тот: «Не ходят в рубищах цари.
Ты на мои лохмотья посмотри».

Араб: «А сколько у тебя голой
Копей, овец, верблюдов и коров?»

«Нет ничего».- «Меня не проведешь.
Ты, вижу я, заморский торг ведешь.

О друг, скажи мне, истину любя,
Где на базаре лавка у тебя?»

«Нет лавки у меня»,-ответил тот.
«Ну, значит, из богатых ты господ.

Ты даром сеешь мудрости зерно.
Тебе величье знания дано.

Я слышал: в злато превращает медь
Сумевший эликсиром овладеть».

Ответил тот: «Клянусь Аллахом - нет!
Я - странник, изнуренный в бездне бед.

Подобные мне странники бредут
Туда, где корку хлеба им дадут.

А мудрость награждается моя
Лишь горечью и мукой бытия».

Араб ответил: «Прочь уйди скорей,
Прочь со злосчастной Мудростью своей,

Чтоб тень тебя постигнувшего зла
Проказой на меня не перешла.

Ты на восход пойдешь, я - на закат,
Вперед пойдешь - я поверну назад.

Пшеница пусть лежит в мешке одном,
Песок останется в мешке другом.

Твои никчемны знанья, лжемудрец.
Пусть буду я, по-твоему, глупец,-

Благословенна глупость, коль она
На благо от Аллаха мне дана!»

Как от песка, от мудрости пустой
Избавься, чтоб разделаться с бедой.

РАССКАЗ О КАЗВИНЦЕ И ЦИРЮЛЬНИКЕ

Среди казвинцев жив и посейчас
Обычай - удивительный для нас -

Накалывать, с вредом для естества,
На теле образ тигра или льва.

Работают же краской и иглой,
Клиента подвергая боли злой.

Но боль ему приходится терпеть,
Чтоб это украшение иметь.

И вот один казвинский человек
С нуждою той к цирюльнику прибег.

Сказал: «На мне искусство обнаружь!
Приятность мне доставь, почтенный муж!»

«О богатырь! - цирюльник вопросил.-
Что хочешь ты, чтоб я изобразил?»

«Льва разъяренного! - ответил тот.-
Такого льва, чтоб ахнул весь народ.

В созвездье Льва - звезда судьбы моей!
А краску ставь погуще, потемней».

«А на какое место, ваша честь,
Фигуру льва прикажете навесть?»

«Ставь на плечо,- казвинец отвечал
Чтоб храбрым и решительным я стал,

Чтоб под защитой льва моя спина
В бою и на пиру была сильна!»

Когда ж иглу в плечо ему вонзил
Цирюльник, «богатырь» от боли взвыл:

«О дорогой! Меня терзаешь ты!
Скажи, что там изображаешь ты?»

«Как что?-ему цирюльник отвечал.-
Льва! Ты ведь сам же льва мне заказал

«С какого ж места ты решил начать
Столь яростного льва изображать?»

«С хвоста».- «Брось хвост! Не надобно хвоста!
Что хвост? Тщеславие и суета!

Проклятый хвост затмил мне солнце дня,
Закупорил дыханье у меня!

С чародей искусства, светоч глаз,
Льва без хвоста рисуй на этот раз».

И вновь цирюльник немощную плоть
Взялся без милосердия колоть.

Без жалости, без передышки он
Колол, усердьем к делу вдохновлен.

«Что делаешь ты?»-мученик вскричал.
«Главу и гриву»,- мастер отвечал.

«Не надо гривы мне, повремени!
С другого места рисовать начни!»

Колоть пошел цирюльник. Снова тот
Кричит: «Ай, что ты делаешь?» - «Живот».

Взмолился вновь несчастный простота:
«О дорогой, не надо живота!

Столь яростному льву зачем живот?
Без живота он лучше проживет!»

И долго, долго, мрачен, молчалив,
Стоял цирюльник, палец прикусив.

И, на землю швырнув иглу, сказал;
«Такого льва господь не создавал!

Где, ваша милость, льва видали вы
Без живота, хвоста и головы?

Коль ты не терпишь боли, прочь ступай,
Иди домой,на льва не притязай!»

О друг, умей страдания сносить,
Чтоб сердце светом жизни просветить.

Тем, чья душа от плотских уз вольна,
Покорны звезды, солнце и луна.

Тому, кто похоть в сердце победил,
Покорны тучи и круги светил.

И зноем дня не будет опален
Тот, кто в терпенье гордом закален.

РАССКАЗ О НАПАДЕНИИ ОГУЗОВ

Разбой в степях привольных полюбя,
Огузы налетели,пыль клубя.

В селении добычи не нашли,
И, старцев двух схватив, приволокли.

Скрутив арканом руки одному, -
Кричали: «Выкуп - или смерть ему!»

А старец им: «О сыновья князей!
Что вам за прибыль в гибели моей?

Я беден, гол, убог, какая стать
Вам старика бесцельно убивать?»;

В ответ огузы: «Мы тебя казним,
Чтобы пример твой страшен был другим,

Чтоб сверстник твой, лишась душевных сил
Открыл нам, где он золото зарыл».

Старик им: «Верьте седине моей,
Как я ни беден - он меня бедней».

А тот, несвязанный, вопил: «Он лжет!
Он в тайнике богатства бережет!»

А связанный сказал: «Ну, если так,
Я думал: я бедняк и он бедняк.

Но если будете предполагать,
Что мы условились пред вами лгать,

Его сперва убейте, чтобы я
Открыл от страха, где казна моя!»

РАССКАЗ О НЕСОСТОЯТЕЛЬНОМ ДОЛЖНИКЕ

Все потеряв - имущество и дом,
Муж некий деньги задолжал кругом.

И, в неоплатных обвинен долгах,
Он брошен был в темницу в кандалах.

Прожорлив, дюж- в тюрьме он голодал
И пищу заключенных поедал.

Не то что хлеба черствого кусок,
Корову он украл бы, если б мог.

Изнемогли от хищности его. -
Колодники узилища того

И наконец начальнику тюрьмы
Пожаловались: «Гибнем вовсе мы!

Безропотно мы жребий наш несли,
Пока злодея к нам не привели.

Он, осужденный просидеть весь век,
Всех нас погубит, подлый человек.

Едва нам пищу утром принесут,
Он у котла, как муха,-тут как тут.

На шестьдесят колодников еда
Его не насыщает никогда.

«Довольно!-мы кричим.-Оставь другим
А он прикидывается глухим.

Потом вечернюю несут еду
Ему - на радость, прочим - на беду.

А доводы его одни и те ж:
«Аллах велел - дозволенное ешь».

Так он бесчинства каждый день творит
И нас три года голодом морит.

Пусть от казны паек дадут ему
Или очистят от него тюрьму!

Мы умоляем главного судью -
Пусть явит справедливость нам свою».

Смотритель тут же пред судьей предстал
И жалобу ему пе ресказал:

Все расспросил судья и разузнал
И привести обжору приказал.

Сказал ему: «Весь долг прощай твой.
Свободен ты! Иди к себе домой!»

«Твоя тюрьма - мой рай,- ответил тот,-
Мой дом и пища - от твоих щедрот.

Коль из тюрьмы меня прогонишь ты,
Умру от голода и нищеты».

«Когда несостоятельность твоя
Впрямь безнадежна,- говорит судья,-

То где твои свидетели?»-«Их тьма!
Свидетелей моих полна тюрьма».

Судья: «Несчастные, что там сидят,
Лишь от тебя избавиться хотят;

Они и клятву ложную дадут!»
Но тут весь при суде служащий люд

Сказал: «Хоть жди до Страшного суда,
Долгов он не заплатит никогда!

Его на волю лучше отпустить,
Чем целый век за счет казны кормить».

Судья помощнику: «Ну, если он
Действительно до нитки разорен,

Его ты на верблюда посади;
А сам - с глашатаями впереди -

Весь день его по улицам вози,
Всем о его позоре возгласи.

Что нищий он, чтоб ни одна душа
Ему не доверяла ни гроша,

Чтобы никто с ним ни торговых дел,
Ни откупных водить не захотел.

Всем возглашай, что суд ни от кого
Не примет больше жалоб на него,

Что ничего нельзя с него взыскать
И незачем в тюрьму его таскать!

О стонущий в оковах бытия!
Несостоятельность - вина твоя!

Нам от пророка заповедь дана.
«Неплатежеспособен сатана,

Но ловок он вводить людей в обман,-
Так не имей с ним дел!»-гласит Коран

В делах твоих участвуя, банкрот
Тебя до разоренья доведет».

Был на базаре курд с верблюдом взят,
Поставивший дрова в горшечный ряд.

Бедняга курд о милости взывал,
Монету в руку стражнику совал,

Но все напрасно - так решил, мол, суд,
На целый день был взят его верблюд.

Обжора на верблюда сел. Пошли,
По городу верблюда повели,

Не умолкая, барабан гремел,
Народ кругом толпился и глазел.

И люди знатные, и голь, и рвань
Возле базаров, у открытых бань

Указывали пальцем. «Это он.
Он самый»,- слышалось со всех сторон.

Глашатаи с трещотками в, руках
На четырех кричали языках:

«Вот лжец! Мошенник! Низкая душа!
Он не имеет денег ни гроша!

Всем задолжать вам ухитрился он!
Да будет он доверия лишен!

Остерегайтесь дело с ним водить!
Он в долг возьмет-откажется платить!

Вы на него не подавайте в суд!
Его в темницу даже не возьмут!

Хоть он в речах приятен и хорош,
Но знайте, что ни скажет он,-все ложь

И пусть он к вам придет в парчу одет -
Исподнего белья под нею нет.

Чужое платье поносить на час
Он выпросит и вновь обманет вас.

Он приведет корову продавать -
Не вздумайте корову покупать.

И помните, корову он украл
Иль простаку барыш пообещал.

И кто одежду купит у него,
Сам будет отвечать за воровство.

Когда невежды мудрое гласят,
Ты знай, что эта мудрость-напрокат!»

Так ездили, пока не пала тень.
Курд за верблюдом бегал целый день.

Обжора наконец с верблюда слез.
А курд: «Весь мой барыш дневной исчез.

Ты ездил целый день, и у меня
Соломы нет, не то что ячменя.

Плати!» А тот в ответ: «Соломы нет?
Как вижу я, рассудка дома нет,

Несчастный, в голове твоей пустой!
Ты сам ведь бегал целый день за мной.

Что разорен, что все я потерял,
Все-слышали - ты только не слыхал.

Я от долгов судом освобожден.
«Да будет он доверия лишен!

Обманщик, надуватель он и лжец! » -
Кричали обо мне. А ты, глупец,

На что надеясь, бегал ты за мной,
Весь день терпя и духоту изной?»

РАССКАЗ О САДОВНИКЕ

Садовник увидал, войдя в свой сад,
Что трое незнакомцев в нем сидят.

«Похожи,-он подумал, -на воров!»
Суфий, сеид и третий - богослов.

А был у них троих один порок:
Душа как незавязанный мешок.

Сказал садовник: «Сада властелин
Я иль они? Их трое, я один!

Хитро на этот раз я поступлю,
Сперва их друг от друга отделю.

Как в сторону отправлю одного-
Всю бороду я вырву у него.

Ух, как поодиночке проучу,
Как только их друг с другом разлучу!»

И вот злоумный этот человек
К такой коварной выдумке прибег.

Сказал суфию: «Друг! Возьми скорей
В сторожке коврик для своих друзей!»

Ушел суфий. Садовник говорит:
«Вот ты - законовед, а ты - сеид,

Старинный род твой царственно высок,
Ведь предок твой был сам святой пророк!

А ты - ученый муж, ведь по твоим
Установленьям мы и хлеб едим!

Но тот суфий - обжора и свинья,
Да разве он годится вам в друзья?

Гоните прочь его-и у меня
Вы погостите здесь хоть два-три дня.

Мой дом, мой сад всегда для вас открыт.
Что - сад! Вам жизнь моя принадлежит!»

Поверили они словам его
И спутника прогнали своего.

Настиг суфия беспощадный враг-
Садовник с толстой палкою в руках,

Сказал: «Эй ты, суфий-собака, стой!
Как ты проворно в сад залез чужой!

Или тебя забыть последний стыд
Наставили Джанейд и Баязид?»

До полусмерти палкой он избил
суфия. Голову раскровенил.

Сказал суфий: «Сполна мне этот зверь
Отсыпал. Ваша очередь теперь!

Того ж отведать, что отведал я,
Придется вам, неверные друзья! .

Вы - обольщенные своим врагом -
Подобным же подавитесь куском!

Всегда в долине злачной бытия
К тебе вернется эхом речь твоя!»

РАССКАЗ О ТОМ,КАК ШУТ ЖЕНИЛСЯ НА РАСПУТНИЦЕ

Сказал сеид шуту: «Ну что ж ты, брат!
Зачем ты на распутнице женат?

Да я тебя - когда б ты не спешил -
На деве б целомудренной женил!»

Ответил шут: «Я на глазах у вас
На девушках женился девять раз-

Все стали потаскухами они,
Как почернел я с горя-сам взгляни!

Я шлюху ввел женой в свое жилье-
Не выйдет ли жены хоть из нее…

Путь разума увлек меня в беду,
Теперь путем безумия пойду!»

РАССКАЗ О ФАКИХЕ В БОЛЬШОЙ ЧАЛМЕ И О ВОРЕ

Факих какой-то (Бог судья ему)
Лохмотьями набил свою чалму,

Дабы в большой чалме, во всей красе,
Явиться на собранье в медресе.

С полпуда рвани он в чалму набил,
Куском красивой ткани обкрутил.

Чалма снаружи - всем чалмам пример.
Внутри она - как лживый лицемер.

Клочки халатов, рваных одеял
Красивый внешний вид ее скрывал.

Вот вышел из дому факих святой,
Украшенный огромною чалмой.

Несчастье ждет, когда его не ждем,-
Базарный вор таился за углом.

Сорвав чалму с факиха, наутек
Грабитель тот со всех пустился ног.

Факих ему кричит: «Эй, ты! Сперва
Встряхни чалму, пустая голова!

Уж если ты как птица полетел,
Взгляни сначала, чем ты завладел.

А на потерю я не посмотрю,
Я, так и быть, чалму тебе дарю!»

Встряхнул чалму грабитель. И тряпье
И рвань взлетели тучей из нее.

Сто тысяч клочьев из чалмищи той
Рассыпалось по улице пустой.

В руке у вора лишь кусок один
Остался, не длиннее, чем в аршин.

И бросил тряпку, и заплакал вор:
«Обманщик ты! Обманщику позор!

На хлеб я нынче заработать мог,
Когда б меня обман твой не увлек!»

– Я не видел их, генерал, – ответил он.

В глазах Хубилая мелькнул проблеск надежды. Чингис отвернулся, решив не подзадоривать маленькое личико с засохшей соплей между носом и верней губой. Джебе кивнул, чуть улыбнувшись уголком губ.

– Слушаюсь, великий хан, – ответил он и повернул назад, чтобы отвезти мальчишек к табуну запасных лошадей.

Чингис украдкой улыбнулся. В роли деда он как будто был счастливее, чем когда-то в роли отца. Во всяком случае, Чингис так считал, не слишком забивая себе этим голову.

Впереди наконец показалось открытое пространство равнины, и тумены упорно продолжили путь. По прикидкам Чингиса, Панджшерская долина осталась всего-то в каких-нибудь двухстах милях от них, хотя монголы прошли значительно больший путь по изгибам и серпантинам ущелий. Чингис не знал, рассчитывал ли Джелал ад-Дин увеличить разрыв между армиями. Он почти это сделал в первые дни отступления, но тумены настигли его, подходя с каждым днем все ближе и ближе. К тому времени, когда монголы покидали гористую область, навоз вражеских лошадей у подножия хребта еще не успел остыть. Чингис с военачальниками ехали во главе войска и были в числе тех, кто первым почувствовал под собой твердую почву и обильные травы. Из своих карт Чингис знал, что травянистая равнина вела на юг, в Индию. Эта страна была ему неизвестна, но хана это совсем не смущало. Его разведчики скакали вперед, держась на коротком расстоянии друг от друга, и Чингис знал, где находится враг.

Войско Джелал ад-Дина бежало от тех, кто шел по их следу. Чингис вел свою армию дольше месяца. Люди устали и отощали. Скудный рацион из молока и крови едва ли мог поддержать их силы. Впереди текла река Инд, и воины Джелал ад-Дина стекались к ее берегам в отчаянии избежать бури, которую сами обрушили на свои головы.

Джелал ад-Дин стоял на краю высокого обрыва и глядел вниз. Под ним стремительно нес свои воды могучий Инд – широкая артерия, питавшая материк на тысячи миль к югу и северу. Древние акации и дикие оливы зеленели на холмах вдоль берегов полноводной реки. В воздухе веяло ароматом цветов. Мелкие птички порхали над головой, выводя грустные трели, словно предупреждали о чем-то собиравшееся войско принца. На берегах реки повсюду играла жизнь, но быстрые и глубокие воды Инда преграждали путь любой армии, как крепостная стена. Область Пешавар лежала уже за рекой, и Джелал ад-Дин гневно повернулся к юному радже, что стоял рядом с ним, недоуменно оглядывая пустынные берега.

– Где лодки, которые ты обещал? – требовал ответа принц.

Наваз беспомощно развел руками. Людей и лошадей загнали до полусмерти, чтобы скорее добраться до реки и переправиться на другой берег. Мощное течение остановило бы монголов на многие месяцы, а может быть, навсегда. Индия была неизвестной страной для монгольского хана, и, осмелься он ступить на ее землю, сто князей выведут против него армию небывалых размеров. Джелал ад-Дин рассчитывал забрать свои победы с собой, как драгоценные доказательства своей силы, чтобы вернуться назад с еще большим войском. Принц не удержался и обернулся назад, взглянув на облако пыли, плывущее вдали, как недоброе предзнаменование.

Внезапно схватив раджу за шелковую куртку, Джелал ад-Дин хорошенько встряхнул его.

– Где лодки? – кричал принц князю в лицо.

Наваз побледнел от страха, и Джелал ад-Дин отпустил его так быстро, что тот едва не упал.

– Незнаю, – оправдывался раджа, пятясь назад. – Отец…

– Он оставил бы тебя здесь умирать? – кричал Джелал ад-Дин. – Когда рукой подать до твоей земли?

В припадке гнева принц едва сдержался, чтобы не ударить глупого юного князя, который так много ему обещал.

– Может быть, они еще в пути, – отвечал Наваз.

Джелал ад-Дин хотел сказать ему грубость, но смолчал и кивнул. В мгновение ока принц отправил всадников на юг, вдоль берега реки, на поиски торговцев, которые могли бы перевезти его армию на своих судах. Джелал ад-Дин не посмел обернуться на пыльное облако за спиной, зная, что монголы идут за ним, как волки со стальными клыками, чтобы разорвать его на куски.

Чингис скакал легким галопом, тщетно пытаясь вглядеться в даль. С годами зрение ослабло, и хан уже не мог полагаться на собственные глаза. Их заменил ему Угэдэй. Наследник хана громко сообщал ему о том, что видит вдали, давая описание вражеской армии. Голос ханского сына переполняли восторг и волнение.

– Они собрались на берегу. Вижу лошадей, тысяч десять, может, больше, на левом фланге, от нас это справа, – кричал Угэдэй, напрягая глаза. – Вижу… шеренги собираются вокруг центра. Они разворачиваются навстречу нам. Пока не вижу, что на другом берегу.

Чингис кивнул. Если бы в распоряжении Джелал ад-Дина оказалось несколько мирных дней, то, возможно, он увел бы свое войско в безопасное место. Но стремительная погоня, организованная Чингисом, принесла результат. Он припер принца к реке, и этого было достаточно. Хан повернулся к ближайшему гонцу.

– Передай Хачиуну вот что. Мы с Джебе и Угэдэем возьмем на себя центр. Хачиун с Хасаром пусть атакуют с правого фланга против их конницы. Скажи ему, что он может вернуть долг за поражение в Панджшерской долине и на меньшее я не согласен. Теперь ступай.

Юноша умчался с приказом, а его место занял другой. Он был готов выслушать новый приказ, и Чингис продолжил:

– Пусть Джелме с Толуем растянут войска слева от меня. Я хочу, чтобы врага зажали в одном месте у реки. Их задача: пресечь любые попытки противника отступить на север.

Люди Толуя были еще слишком молоды, чтобы бросать их против опытных воинов, а удержание врага в кольце окружения было не менее достойной задачей для незакаленных боями юнцов. Такое задание, конечно, не понравились бы Джелме, но Чингис знал, что тот подчинится. Туменам предстояло выступить тремя группировками против припертой к реке армии Джелал ад-Дина.

Готовясь к битве, монголы выстраивались в шеренги. Чингис замедлил бег лошади и огляделся по сторонам, убеждаясь, что тумены на правом и левом флангах движутся в одном ритме с ним. Угэдэй по-прежнему докладывал обо всем, что удавалось разглядеть вдалеке, но отец уже не слушал его. Предвкушение жаркой битвы завладело всеми чувствами хана. Внезапно вспомнив о внуках, увязавшихся за обозом, Чингис отправил еще одного гонца к запасным лошадям проследить за тем, чтобы мальчики были в безопасности.

Чингис медленно спускался в долину, пока его глаза не смогли видеть врага так же отчетливо, как глаза Угэдэя, и тогда хан махнул сыну рукой, чтобы тот замолчал. Для прошлой битвы Джелал ад-Дин сам выбирал место. На этот раз его лишили такой возможности.

Великий хан обнажил меч и поднял его высоко над головой, чтобы воины видели сигнал к началу атаки. Он знал, что войско на берегу реки не сдастся живым. Принц рисковал всем, чего достиг после возвращения с острова в Каспийском море. Теперь бежать было некуда. Тумены Джелме и Толуя выдвигались вперед главных сил, готовые отрезать отступление врага на левом фланге. Справа от хана Хачиун и Хасар проводили тот же маневр. Монгольское войско выступало наподобие пустой чаши, с Чингисом у самого ее дна. Монголам противостояло шестьдесят тысяч воинов, фанатично преданных своему вождю, и Чингис уже видел их поднятые сабли, предназначенные для него. Прижатые к реке, мусульмане не сдадут без боя ни пяди земли.

Чингис чуть наклонился вперед и напряженно раздвинул иссохшие губы, показывая зубы врагам. Хан опустил руку, и тумены рванулись вперед, пустив лошадей галопом.

Джелал ад-Дин рассматривал шеренги монгольских всадников, тащивших за собой облако пыли от самых гор. Руки затряслись от гнева и отчаяния, когда он снова взглянул на пустынную гладь реки. Другой берег и безопасность были так близко, что мысль о них ранила ум. Принц мог бы преодолеть реку вплавь, несмотря на бешеное течение, но большинство его приверженцев уже никогда не вышли бы из воды живыми. В минуту отчаяния он думал скинуть доспехи и броситься в реку, уводя людей за собой от приближавшейся смерти. Принц был уверен, что они последуют за ним, надеясь на милость Аллаха. Но в успех этой затеи верилось слабо. Для тех, кто вырос в афганских горах, пустынях и городах, глубокие воды были враждебной стихией. Тысячи воинов погибли бы, едва очутившись в водовороте течений.

«Узришь ты сокрытый смысл в двустишиях,
и достаточно»

Джелал эд-Дин Руми - величайший поэт-суфий, живший в ХIII веке на территории Малой Азии. Прозвище «Руми» означает «малоазийский». Имя же значит – «слава веры». Благодарные современники называли его Мевляна («Наш господин»), считая Руми своим духовным наставником.

«Джелал эд-Дин Руми родился в 1207 году и к 37 годам стал блестящим учёным и популярным вероучителем. Но жизнь его внезапно изменилась после встречи с бродячим дервишом, Шамсом из Тебриза, о котором Руми сказал: «То, что я раньше считал божественным, встретилось мне сегодня в человеческом образе». Зародившаяся мистическая дружба этих людей привела Руми к невиданным высотам духовного просвещения.
Внезапное исчезновение Шамса произвело в Руми духовную метаморфозу - начался процесс превращения его из учёного в художника и «его поэзия взмыла к небу».

Литературная деятельность Руми не многообразна, но очень значительна. У Руми нет абстрактных фраз, избитых выражений. Каждая строка прожита, выстрадана, заслужена. За внешним благополучием судьбы - жизнь, полная внутреннего поиска. В его стихах одновременно можно услышать волю могущественного владыки и проповедь отшельника, отказавшегося от всех земных благ, даже от собственного имени. (Известно, что многие произведения Руми подписывал именем своего учителя - Шанса Табризи.)

Сохранилось предание о том, как началось писание «Меснави». Хусам Челеби, личный секретарь и любимый ученик Руми, уже давно умолял Руми начать записывать свои поэтические экспромты, однажды, когда они вдвоём гуляли в садах Мирама, Хусам возобновил свои уговоры. В ответ Руми вынул из тюрбана первые 18 строк «Песни Свирели». Так началось 12 летнее сотрудничество Руми и Челеби над «Меснави» - Руми надиктовал Хусаму 6 томов этого гигантского труда.

«Меснави» (другое название этого произведения - «Меснави-йи ма"нави» - «Двустишия о сокрытом смысле» либо «Поэма о скрытом смысле») - вершина творчества поэта, сочинение, задуманное и осуществленное им как стихотворное (для легкости усвоения) руководство для членов неформального братства, основанного им около 1240 г.

Эта книга получила всеобщее признание на мусульманском Востоке и часто называется «иранским Кораном». В художественном отношении это блестящая энциклопедия иранского фольклора средних веков. Сила поэта состоит в том, что в антиортодоксальной мистической форме проявляется его горячая любовь к людям, с их действительными страданиями, страстями и радостями. Сам Руми называл свою концепцию «поклонением Сердцу».

«Меснави» - это ощущение духовной глубины и интенсивности, переплетенной сложности, растущей из коранических стихов, безграничности и вместе с тем симметричности с центром в прозрачной звёздности бассейна. В «Меснави» есть фантастические скачки от фольклора к науке, от юмора к экстатической поэзии.

Вся поэзия Руми - это беседа внутри и вне мистической общины его учеников, «сохбет» выходящий за пределы пространства и времени.

Поэт скончался 17 декабря 1272 года в Конье и был там же похоронен, провожаемый в последний путь многими людьми всех вероисповеданий - мусульманами, христианами, иудеями, индуистами, буддистами и др., - выразившими почтение к человеку, воспевавшему «религию сердца».- единодушие всех людей разных племен и вероисповеданий.

После смерти ищите меня не в земле,
А в сердцах просвещенных людей.

Cегодня, как и 700 лет назад, поэзия Руми жива и актуальна. Люди вновь и вновь обращаются к его произведениям, ища у «проводника в страну Истины» ответы на вечные вопросы. Поистине пророческими оказались слова Руми:

В тот день, когда умру, вы не заламывайте руки,
Не плачьте, не твердите о разлуке!
То не разлуки, а свиданья день.
Светило закатилось, но взойдет.
Зерно упало в землю - прорастет!

Руми не случайно называют «наставником с сияющим сердцем, ведущим караван любви» (Джами). Каждый найдет в его стихах ответы на свои вопросы. Его строки - это одновременно и карта маршрута, и памятка путешественнику.

Господь приставил к нашим ногам лестницу.
Надо ступенька за ступенькой преодолеть
ее и подняться на крышу.
Быть фаталистом здесь не следует,
У тебя есть ноги, зачем же притворяться хромым?
У тебя есть руки, зачем же прятать пальцы?
Когда господин дает рабу лопату в руки,
Без слов ясно, чего он хочет.

***

Ты ищешь знания в книгах - что за нелепость!
Ты ищешь удовольствия в сладостях - что за нелепость!
Ты - море постижений, скрытое в капле росы,
Ты - вселенная, таящаяся в теле длиной в полтора метра.

* * *

Друг мой! Созрело ли твое зерно? Кто ты?
Раб яств и вин или - рыцарь на поле брани?

* * *

Где есть развалины,
Там есть надежда найти сокровище -
Так почему же ты не ищешь Божье сокровище
В разбитом сердце?

***

Приходите опять, пожалуйста, приходите опять.
Кто бы вы ни были,
Верующие, неверующие, еретики или язычники.
Даже если вы уже обещали сто раз
И сто раз нарушили обещание,
Эта дверь - не дверь безнадежности и уныния.
Эта дверь открыта для каждого,
Приходите, приходите, как есть.